Каменная скрижаль Кафедрального собора

Средневековая Крестильная купель (чаша для обряда крещения) из Кафедрального собора Кёнигсберга – неразгаданная до конца загадка. Исторические источники скупы на факты, касаемые её причин появления в соборе: скорее, мы имеем дело с отголосками фактов, похожими на легенду, чем с самими фактами. Предполагается, что восьмигранная чаша из песчаника чуть ли не древнее самого собора, заложенного в 1333 году (первое её упоминание в письменных источниках – 1350 год), и сработана она мастерами острова Готланд. (В сегодняшнем Кафедральном соборе рядом с чашей расположен стенд, где неверно указывается дата изготовления чаши - 1595 год, и что она подарок от члена ратуши Кнайпхофа Петера Резенкирха; эта информация относится к баптистерию, а не к самой чаше). 
Далее сведения приобретают ещё более вероятностный характер. Что сюжет, изображённый на ней – «житие» князя (короля) Норвегии, святого Олафа II (995—1030гг), на котором житии изображён сам король, протягивающий зрителю крест и топор (отчего возникает визуальный эффект «коротких рук»), и две женщины, с которыми была связана его жизнь: шведская принцесса Ингигерда, за которую он сватался, и её сводная сестра Астрид, на которой он был женат. Поначалу ему обещанная Ингегерда отцом её была отдана замуж за новгородского князя Ярослава (Мудрого); она известна в русских хрониках под именем Ирина (в святках - Анна). 
После своего изгнания из Норвегии в 1028 году, Олаф II два года гостил в Новгороде у её мужа Ярослава. Скандинавские саги и генетические исследования рассказывают, что его пребывание на Руси было весьма "плодотворно": есть основания считать, что "фактическим сыном Олафа и Ингегерды был русский князь Всеволод Ярославович, отец Владимира Мономаха". Как бы там ни было, Ярослав Мудрый сына Всеволода любил, и сыну Олафа - Магнусу, - после смерти Олафа и после возмужания отрока помог подняться на норвежский трон. Да и лепестки и корни генеалогического древа на гранях купельной чаши собора связывают Олафа с обеими женщинами.

Во время своего правления в Норвегии (1015 – 1028гг) Олаф II активно насаждал христианство в стране и в некоторых регионах Швеции; язычники аллегорически изображены на чаше в виде драконов, которые современному зрителю больше напомнят собак. Через год после смерти Олаф II был причислен к лику святых и стал святым покровителем Норвегии; в России во имя святого Олафа были освящены храмы в Новгороде и Старой Ладоге. Почитается в католичестве, православии и лютеранстве; считается покровителем Норвегии, скульпторов, трудного брака и королей. 

Сохранилось несколько довоенных фотографий купели (в том числе см. стр.11); в пожаре войны она была расколота, и 4\5 её фрагментов были утрачены. Во время восстановления убранства Кафедрального собора в 2006 году купели была воссоздана калининградским скульптором Фёдором Морозом с использованием сохранённых фрагментов.

Что послужило причиной появления крестильной купели с этим сюжетом в Кафедральном соборе Кёнигсберга – неведомо. То ли была она заказана богатым купцом в дар собору из-за превратностей своей семейной жизни (сюжет «трудного брака»). То ли сыграл статус святого Олафа в качестве «покровителя королей» и в этом качестве он, в продолжение дела "короля-основателя" Оттокара II Пшемысла в орденском Кёнигсберге, в безкоролевском тевтонском государстве, выполнял символическую функцию «короля при Королевской горе» - но не в замке, а в "церковном пространстве". То ли скульпторы любили своего покровителя, и в случае отсутствия у заказчика чётких требований к сюжету выбирали житие Олафа... В любом случае, все крестившиеся в соборе проходили через "его королевское благословение". 

Нас в этой истории в первую очередь интересует «русский след», королевское достоинство главного персонажа и сама функция купели, связанная с рождением и наследованием. Потому что сюжет рождения, наследования, короля и русской линии в европейской истории (и наоборот) имеет прямое отношение к сегодняшней «метафизической формуле Королевской горы» и замку Кёнигсберг.

Но это всё же ещё рациональные резоны. Есть и нерациональные: в изображениях на купели завораживает сама графика.  Само строение композиции; лепестки пламен, вытекающих из пасти готландских драконов; лица людей; сплетенье ветвей генеалогического древа… 
И даже странно, что такое волшебство тихо себе стоит в сумраке крестильного угла, восстановленного баптистерия Кафедрального собора, почти никем не ведомое; а ведь на ней – сплетенье русских и скандинавских корней, судьба королей, любовь и рожденье...